[vivientelin]

Намерения у меня, конечно, были благие, но пишу я все равно не Заката )
Одно вчерашнее выложу позже, а второе понятно и без связанного с ним текста.

Те же, там же. Господин второй начальник тайной службы магической республики Илаты, Шеймус О'Флаерти, кодовое имя "господин Ямб" и лучший шпион королевства Тривер, в которое прежде входила Илата, Алан Макгауэр. Шпиона некоторое время назад поймали за очень оригинальным планом (устроить революцию силами обиженных), теперь он сидит в камере, под которую Ямб специально для него перестроил свой винный погреб. К этому времени уже почти полгода сидит.
Обоим около сорока лет и бурное совместное прошлое.

Когда он приходит, Алан стоит у книжной полки. На звук шагов оборачивается, но почему-то не поднимает взгляд.
— Сделай это со мной.
Короткая фраза, в тоне которой ничего от просьбы. Шеймус ухмыляется, садясь в кресло со своей стороны решетки. Уточняет:
— Сделать что?
— Ты понял, — спокойно отвечает Алан. — Но я могу объяснить. Вложи в меня идею. Потом убери идею и лиши свободы воли.
— Зачем?
— Хочу узнать, как это.
Миг тишины, Алан явно считает свой ответ исчерпывающим. Стоит все в той же позе, замер, как статуя. Шеймус откидывается в кресле, все еще не берясь за перо. Ждет.
Наконец его пленник сдается. Подходит ближе к решетке, становится позади своего кресла, кладет ладони на спинку.
— Я часто использовал воздействие на разум. Но я никогда не испытывал его на себе. И до сегодняшнего вечера не думал, каково это.
Снова замолкает. Шеймус изучает его лицо, едва различимое в тусклом свете свечей, не то чтобы всерьез пытаясь прочесть выражение, но замечая — сжатые челюсти, слегка нахмуренные брови. Взгляд, упертый в сплетенные на спинке кресла пальцы. Тихо отмечает вслух:
— Ты не смотришь мне в глаза.
Взгляд тут же поднимается, замирает на его лице. Короткая усмешка, признание:
— Я боюсь. Но я не буду сопротивляться. Тебе легко будет меня подчинить.
Шеймус встает, подходит ближе к решетке. Перо уже лежит меж пальцев, сонет сам рождается в голове — шутливый, без малейшей серьезной угрозы. Алан напряженно следит, как строки, написанные водой, тают в воздухе. Затем улыбается. Затем начинает говорить.
Шеймус милосердно старается не слушать, хотя все равно то и дело прыскает со смеху. Он позволяет сонету продержаться всего пять минут, а затем мягко разрушает его, расплетает, как узлы, опутавшие сознание старого врага.
Алан еще миг чуть раскачивается, вцепившись в спинку кресла так, словно только она отделяет его от безумия.
Впрочем, возможно, так и есть.
— Я... Понял.
Шеймус кивает и припечатывает эпиграммой, точной, едкой, почти злой. Приказ он придумал еще раньше.
— Ты всегда задуваешь свечи. Подойди к канделябру на столе. Лизни большой и указательный пальцы правой руки. Затуши все три свечи пальцами.
Алан покорно отворачивается, идет к столу, чуть пошатываясь, будто пьяный. Шеймус хмурится. Смотрит, как его добровольная жертва медленно облизывает пальцы, подносит руку к первой свече...
— Замри. Объясни, почему ты сопротивляешься.
— Я боюсь огня, — тихий, безэмоциональный голос.
— Извини, — вздыхает Шеймус. — Я не знал. Можешь не продолжать, если не хочешь.
Но Алан колеблется и Шеймус вздергивает бровь.
— Ответь, ты хочешь, чтобы я повторил приказ?
— Да.
— Хотя ты можешь обжечься.
— Да.
Он пожимает плечами.
— Хорошо. Тогда — облизни пальцы и потуши ими свечи, все три.
И Алан тушит, последовательно и точно. Шеймус вздыхает, массируя виски — вроде бы и прогресс в общении, а вроде и выматывает просто зверски.
— Иди сюда, тьфу, нет, просто делай, что хочешь. Сейчас я сниму эту дрянь.
Ода выходит неожиданно плохо, Шеймус щедро отхлебывает из фляги, повторяет. Алан все это время стоит посреди своей камеры, не шевелясь, руки висят вдоль тела. Только после второй оды отмирает.
— Спасибо. Я понял, почему ты это не используешь.